Крутой и Хворостовский сочинили книгу жизни
В Москве состоялась премьера оперного моношоу «Дежавю». Песни с музыкой Игоря Крутого и итальянскими стихами Лилии Виноградовой исполнял оперный прим Дмитрий Хворостовский. Нам все два часа действа пыталась разобраться, куда же все-таки попали — в оперу или на эстрадное шоу?
Еще летом, когда в Юрмале на «Новой волне» вовсю гремел его 55-летний юбилей, «народный композитор» Игорь Крутой в интервью с легким смущением признался, что с Хворостовским у них «началось самое страшное». Просьба бархатного баритона к хит-мейкеру написать ему «что-нибудь» неожиданно разрослась из легкой забавы в грандиозный и беспрецедентный проект, который мог иметь тектонические последствия.
«Я потеряю свою публику, но то, что написал для меня Крутой, я буду петь, потому что мне это очень интересно», — безапелляционно объявил г-н Хворостовский. Публика, однако, «потеряться» и не думала. Билеты на три спектакля «мировой премьеры» в Кремле смели из театральных касс в считаные дни. Правда, поначалу многих путало в афише имя г-на Крутого, и, повинуясь условному рефлексу собаки Павлова, люди неизменно спрашивали: «А Пугачева будет?»
Пугачевой, однако, не было — даже в зале в качестве почетной гостьи. В великосветской ложе, где собралась кремлевская знать и селебритис, лишь добродушно хохмили — мол, Алла Борисовна сильно занята репетициями нового сенсационного дуэта «Нас не догонят» с Юлией Тимошенко, который прозвучит на предвыборно-рождественских встречах в Киеве. У каждого-де свои дуэты!
Зато был очень оживлен Николай Басков. Он возбужденно рвался из ложи в партер, ближе к сцене, загадочно причитая: «Хочу убедиться в том, что мне не послышалось». Что не послышалось «золотому соловью», осталось тайной, но, похоже, он в глубине души надеялся, что в финале «оперного моношоу» прозвучит в качестве эстетской музыкальной шутки хрестоматийная «Шарманка» в баритональной версии г-на Хворостовского. В зале, кстати, тоже нашлись такие фантазеры, и время от времени повизгивающие призывы «Шарманку»!» то и дело доносились из темных углов.
Возможно, подобные ироничные кавер-эксперименты у Крутого и Хворостовского еще впереди, а то, что было показано ими в Кремле, ознаменовало, безусловно, новую веху в творчестве каждого из грандов. Для г-на Крутого 21 песня, написанная для (и под!) Хворостовского, стали несомненным путешествием на «новую землю». Оставив нетронутыми свои коронные трюки — характерный мелодизм и трогательную романтику, — он, однако, создал неожиданную музыку. Песни стали больше, чем просто песни или шлягеры для актуального хит-парада. Они звучали почти как сюжетные арии из больших опер или как классические итальянские канцоне. Сам автор за роялем, кажется, купался в наслаждении от того, что осуществил мечту — «сделать эксперимент по мотивам «хитов», на которых учился в музыкальном училище».
Над текстами «о вечном» (любви, разлуке, смерти и радости бытия) от души постаралась и поэтесса Лилия Виноградова, живущая в Италии и свободно пишущая на главных «оперных» языках — итальянском и французском. Ощущению «большой формы» способствовали и чинно рассевшийся на сцене камерный оркестр Константина Орбеляна, и академический хор Виктора Попова, и, разумеется, сам гигант мировой оперы — г-н Хворостовский. В подобном шикарном обрамлении музыка Игоря Крутого еще никогда не звучала!
Что касается второй половинки проекта «Дежавю» — Дмитрия Хворостовского, — то всех, конечно, распирало любопытство: как справится оперный мегастар с амплуа Николая Баскова? Г-н Крутой до премьеры отвечал на вопросы туманно — мол, мы нашли золотую середину. По прослушивании результата можно констатировать, что композитор великодушно избегал попыток заставить артиста наступить на собственное горло. Г-ну Хворостовскому по большому счету не пришлось перевоплощаться ни в поп-короля, ни в поп-соловья, ни даже в более «диетическую» для себя роль кроссовера.
Конечно, он пару раз включил характерную для эстрады хрипотцу (что ввергло слабонервных в полуобморочный экстаз), немного посучил ножками и даже побаловался ручным микрофоном (что для оперного певца то же самое, что для монашки надеть мини-юбку). Но все это легкомыслие все-таки не сокрушило привычной монументальности оперного героя. Рожденный петь хрипеть не может! Публика с облегчением выдохнула: эксперимент удался, но, к счастью, не зашел слишком далеко.
На громадном экране тем временем перелистывались страницы нескончаемых историй — от начала бытия до глубин космического мироздания. Книга жизни как визуальный символ спектакля раскрывала подчас весьма неожиданные страницы, пишет «Московский Комсомолец».
|
